ГЛАВА ПЕРВАЯ
И жить торопится и чувствовать спешит.
К. Вяземский.
I
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»
II
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня. [1]
III
Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил.
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l’Abbé, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.
IV
Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy [2] лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцовал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.
V
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был, по мненью многих
(Судей решительных и строгих),
Ученый малый, но педант,
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
Глава первая. Пушкин пачал писать первую главу романа в Кишиневе 9 мая 1823 г. и окончил ее в Одессе 22 октября. Глава отражает впечатления Пушкина от последней зимы, проведенной им в Петербурге. Первая глава была напечатана, когда Пушкин писал уже пятую главу и общий характер романа вполне определился. Его друзья А. Бестужев и К. Рылеев остались недовольны новым произведением Пушкина, находя его предмет слишком низким, сатиру (о которой было упомянуто в предисловии) слишком мелкой, и предпочитали «Онегину» возвышенные романтические поэмы Пушкина; на это Пушкин отвечал А. Бестужеву:
«Ты неправ, все-таки ты смотришь на Онегина не с той точки, все-таки он лучшее произведение мое. Ты сравниваешь первую главу с Дон-Жуаном (Байрона). Никто более меня не уважает Дон-Жуана, но в нем ничего нет общего с Онегиным. Ты говоришь о сатире англичанина Байрона и сравниваешь ее с моею, и требуешь от меня таковой же! Нет, моя душа, многого хочешь. Где у меня сатира! о ней и помину нет в ,,Евгении Онегине“. У меня бы затрещала набережная, если б коснулся я сатиры. Самое слово сатирический не должно бы находиться в предисловии. Дождись других песен... Первая песнь просто быстрое введение, и я им доволен (что очень редко со мною случается)» (24 марта 1825).
Выход в свет первой главы «Евгения Онегина» вызвал восторженную статью И. Полевого в «Московском телеграфе». В связи с этим отзывом возникла полемика между Полевым и Веневитиновым, в которой по поводу первой главы «Евгения Онегина» ставились вопросы народности и романтической литературы.
Первоначальный текст впоследствии подвергся переработке. Ряд строф Пушкин исключил, некоторые новые внес в уже законченный текст главы. Глава была напечатана отдельной книжкой в 1825 г. (вышла в свет 15 февраля); второе издание вышло в конце марта 1829 г.
В этом издании глава была посвящена брату, Льву Сергеевичу Пушкину. Стихов «Не мысля гордый свет забавить» не было (см. четвертую главу).
После предисловия следовал «Разговор книгопродавца с поэтом». В конце главы примечание:
«N. В. Все пропуски в сем сочинении, означенные точками, сделаны самим автором».
Последнее примечание было вызвано тем, что запрещалось означать точками исключенные цензурой места. В дальнейшем вообще некоторое время запрещали означать какие бы то ни было пропуски точками, и в главах 4—7 точек, означающих пропуски, уже нет.
В беловой рукописи было два эпиграфа к первой главе, не появившихся в печати:
Собранье пламенных замет
Богатой жизни юных лет.
Баратынский.
Nothing is such an ennemy to accuracy of judgment as a coarse discrimination.
Burke. [*]
Эпиграф — из стихотворения П. А. Вяземского «Первый снег».
Строфа II. Последний стих — намек на ссылку Пушкина на юг.
Строфа V. К этой строфе относится черновой набросок:
Мой друг пылал от нетерпенья
Избавиться навек ученья:
Большого света блеск и шум
Давно пленяли юный ум.
В беловой рукописи строфа кончалась:
Подозревали в нем талант,
И мог Евгений в самом деле
Вести приятный разговор,
А иногда ученый спор
О господине Мармонтеле,
О карбонарах, о Парни,
Об генерале Жомини.
В черновиках к последним стихам, как темы разговоров Онегина, упоминаются Байрон, Мирабо, Бергами, Манюэль, Бенжамен (Констан), Геснер, гетерия, магнетизм.
Мармонтель, Геснер и Парни — писатели XVIII в.; Мирабо — деятель Французской революции; Манюэль и Бенжамен Констан— политические деятели, возглавлявшие левый фланг во французской палате депутатов в начале 20-х годов; Жомини — историк революционных и Наполеоновых войн; Бергами — герой процесса английской королевы Каролины.
